О чем весь город говорит - Страница 56

Глухая Ханна Мари не могла уловить легкую перемену в отцовском тоне, но поняла: что-то случилось. Она это почувствовала. Ханна Мари пристально посмотрела на отца, затем перевела взгляд на мужа, однако тот улыбался, словно все было в порядке. Беатрис вообще ничего не заметила. Она по-прежнему считала Майкла замечательным. Но тот все понял. Теперь ему надо быть еще осторожнее.

Визит

1976

– Джин, просыпайся, – сказала Люсиль Бимер, – к тебе кое-кто пришел.

Над его могилой стояла красивая блондинка. Джин понятия не имел, кто это, но явно не местная горожанка. Она как будто сошла с киноэкрана: коричневый замшевый жакет, черная водолазка, черные брюки. И тут подоспела тетя Элнер:

– Вижу, ты его нашла.

– Да.

Обе помолчали.

– Ты помнишь, как крохой его навещала?

Блондинка вроде как удивилась:

– Нет… Значит, я тут уже бывала?

– Да, раза два-три. Тебя сюда приводили в День поминовения. Ты разговаривала с папой и все такое.

– Правда?

Тетя Элнер кивнула.

– Жаль, ты никогда его не видела. Такой милый мальчик и… умница. Боже мой, я всегда думала, он станет писателем, когда вырастет.

– Да?

– Как ни придешь к ним, он, еще школьник, все в своей комнате на пишущей машинке стучит: тук-тук-тук, дзынь… Ты, маленькая, любила играть с этой старой машинкой.

– А я не помню. – Блондинка засунула руки в карманы жакета. – Кто еще здесь похоронен?

– Все. Твои прадедушка и прабабушка, дед с бабушкой, когда-нибудь и я тут лягу. – Элнер взглянула озабоченно: – Дорогуша, а себе-то ты купила участок?

– Нет.

– Надо, я тебе советую. Конечно, ты еще молодая, но всегда хорошо знать, где ты… как это… упокоишься.

Потом они ушли, а Джин все еще пребывал в легком ошеломлении. Эта красивая женщина – его дочь. Последний раз он ее видел почти тридцать лет назад. Теперь она совсем взрослая – он умер, когда был моложе ее. Конечно, ей невдомек, но внешне – светлые волосы, голубые глаза – она копия своей прабабушки Катрины.

Дена приехала всего на несколько дней, и после кладбища Норма повезла ее в пригород – показать старый фермерский дом Нордстрёмов. Когда они подъехали, Дена тотчас обратила внимание на большое поле в стороне от дома:

– Ой, вы только взгляните на эти подсолнухи! Я их просто обожаю.

– А как же иначе? – засмеялась Элнер. – Это у тебя наследственное. Почти восемьдесят лет назад их посадила твоя прабабушка, и вот год за годом они расцветают.

– Да ну?

– Ей-богу. Помнится, матушка моя говорила, что Катрина Нордстрём очень любит подсолнухи. Жаль, я ее не знала, она умерла, когда я была совсем маленькой. Но все ее любили, это уж точно. Эх, видела бы она, какая красавица ее правнучка. Она бы тобой гордилась.

Элнер и Дена не знали, что Катрина их видит и в эту саму минуту говорит Джину:

– Ой, в какую же красавицу она превратилась!

– Да уж, бабуль. По-моему, она похожа на тебя.

Тут вмешалась Бёрди Свенсен:

– Джин верно говорит, она вылитая ты в этом возрасте, только повыше.

– Спасибо, конечно, но я не была так хороша.

– А я говорю, была! – настаивала Бёрди.

– Я же носила очки.

– Даже в очках ты была писаная красавица. Только сама этого не понимала.

Возвращаясь в Нью-Йорк, Дена жалела, что не приехала в Элмвуд-Спрингс раньше. За годы в большом городе она почти забыла свою малую родину. Улетала она с подарком от тети Элнер – банкой консервированных фиг и клеверком с четырьмя лепестками.

Она переживет

1978

Тотт Вутен, похоже, оправилась от удара, который нанес ей муж Джеймс, сбежав с восемнадцатилетней Джеки Сью Поттс.

Нынче утром она колдовала над головой Нормы, которая пришла на еженедельную укладку, и между затяжками сигаретой излагала свою новую жизненную философию:

– Все вокруг скулят о поколении молодых эгоистов, мол, какое оно ужасное, а по мне, так это – самое то. Отныне я думаю только о себе. Всю жизнь я заботилась о ком-то другом, и что в результате? Целых двадцать лет я нянчилась с матушкой, а она меня даже не узнавала. Последние лет пять перед смертью называла меня Жанеттой.

– А кто это?

– Понятия не имею. Нет, жалко, что она померла, но зато теперь у меня куча времени на всякое другое.

Что еще радовало – дела в салоне красоты шли хорошо. Благодаря Фэрре Фосетт из телефильма «Ангелы Чарли» в моду вошли пышные прически. Если твои волосы не были подвиты, начесаны, уложены, залачены и взбиты до размеров копны, за которой мог бы спрятаться ребенок, ты, значит, отстала от моды. Нынче после визита в салон шевелюра Нормы, начесанная и залаченная, была примерно в фут вышиной.

Тотт резко изменилась после того, как посмотрела фильм «Лихорадка субботнего вечера». Она вдруг стала ходить в туфлях на четырехдюймовой платформе, носить синтетические костюмы с расклешенными брюками и каждую неделю отправлялась на дискотеку.

– Ты знаешь песню «Я переживу»? – спрашивала она Вербену. – Это прям про меня. Как говорит Мэри Тайлер Мур, «а, пожалуй, я все-таки справлюсь».

В семидесятые годы Тотт кинулась остервенело. В 1973-м в своем салоне она повесила плакат с изображением теннисистки Билли Джин Кинг. В спальне ее стояла лава-лампа, а в гостиной – кресло-мешок. А еще Тотт приобрела кольцо настроения.

– Утром просыпаюсь, – рассказывала она Норме, – и смотрю на кольцо. Если оно показывает, что настроение у меня неважное, я просто отменяю все договоренности. Тем самым сберегаю нервы, свои и клиенток.

Восьмидесятые
Мир вертится

Невыразимо крутые

Джеймс Дуэйн Вутен Младший, сын Тотт, всегда якшался с крутыми ребятами. Курить травку и пить пиво они начали в седьмом классе.